Таня моргнула и спрятала взгляд. Голову немного отвернуть попыталась. Только кто ж ей даст?
— Тань? — снова спросил Виталий, но уже совсем другим тоном.
— Нормально все, правда, — так и не глядя на него.
Ага, он типа вчера родился и верит каждому слову.
— А если честно? — перехватил пальцами ее подбородок, заставил посмотреть ему в глаза.
А у нее взгляд грустный такой, что капец просто. У Витали за глоткой что-то сдавило, прострелило. Словно в горло кол вогнали. Наверное, сам в лице изменился.
— Таня, что?
— Да ничего, Виталь, — ага, и так горько вздохнула, что ему прямо полегчало. — Просто… — Таня, наконец, сама на него глянула. Как-то неуверенно и виновато даже. — Я не завидую, не думай…
Блин, ему и в голову такое не приходило.
— Танечка! — еще крепче обхватил ее, пряча голову жены у себя на плече. — Ну ты выдумаешь, тоже!
— Виталь, а если… — невнятно пробормотала она ему в кожу. — Если у нас не выйдет ничего? Что тогда?
Казак выдохнул. Прижался губами к ее макушке.
— А что, свет мой ясный? Ты как думаешь? Ты будешь у меня, я у тебя! Справимся со всем. Решим проблему, когда появится, Танюш. Вместе — не пропадем, это же главное. Вдвоем что-то, да придумаем.
Она так выдохнула, что он сразу понял — рыдать начала. Однако пряталась от него на его же плече. И Виталя не тянул ее голову, не заставлял на него смотреть. Только обнял сильнее, чтобы Таня чувствовала. И она его обняла.
Следующие несколько месяцев оставили очень непростой след в памяти Тани. Такие тяжелые и суматошные, такие неопределенные, когда просыпаясь, не знаешь, куда все к ночи повернет. Полные страха и нервов, волнения за любимого. И самым непростым было — не спрашивать ничего. Заставить себя довольствоваться тем, что Виталя сам рассказывал, понимая, что больше он ничего сказать не может, все равно. А ее вопросы еще и его мучают, добавляя мороки и расстройства, которых и так хватало. И в клинике сложнее стало, видимо, и у хозяев обстановка в стране в связи с напряженностью и попыткой смены власти — трудности вызывала. И никто не говорил ничего вроде бы. И в коллективе запретили обсуждать политику. А оно висело в воздухе, в напряженных и усталых взглядах читалось, в каких-то дерганых попытках спрятать телефоны, чтобы никто не заметил, как ты новостную ленту листаешь. А Таня только и могла, что телефон проверять, ожидая любое сообщение от мужа. Сложно очень. Нигде легче не становилось. Виталий только на ночь домой и приезжал, помогая Диме, да и то, часто за полночь возвращался. Набрасывались лихорадочно друг на друга, будто боясь чего-то не успеть, упустить. Или просто лежали, крепко обнявшись, когда и говорить ни о чем нельзя, и молчать невыносимо. Потому что она за него боится до дрожи в руках, до подавленной истерики, когда и оперировать иногда уже не в состоянии, и он ее ничем успокоить не может, нечего пообещать, сам не знает, куда вывернет.
И на здоровье ее это сказывалось. Снова хуже с анализами стало. И Таня нервничала еще больше, виня и коря себя за то, что никак успокоиться не может. И что, возможно, лишила их с Виталием единственного шанса иметь ребенка из-за собственной невнимательности и неумением контролировать эмоции. Не признавалась в этом мужу, расстраиваясь еще больше, но он словно чувствовал и на подкорке ее мысли считывал, убеждая и уговаривая Таню «не париться и не страдать бредом».
Она Мише звонила чаще, все время волнуясь за родных, в столице же острее это противостояние чувствовалось. Даже с мамой как-то проще говорить стало. Призналась все же отчиму, что за Казака замуж вышла. Повинилась.
— Да знаю я, дочка. Не думаешь же ты, что не присматриваю за тобой? И с ним давно потолковал, чтоб и не думал тебя обижать. У нас тоже возможностей и связей хватает где угодно, — в свою очередь признался Миша.
И Таня не рассердилась на своих мужчин, даже весело в чем-то стало, что они сговорились за ее спиной. И хорошо, что нашли общий язык. На душе легче. Матери, правда, не до конца все открыла, просто призналась, что расписалась с любимым человеком, не до пышных церемоний им оказалось, непросто все складывалось. Так удобней было. О том, кто Виталий такой и чем занимается — ни слова не сказала и Мишу попросила не открывать.
Отчим не спорил с этим решением и толькоее в ответ попросил быть осторожной, учитывая все, что происходит. Она пообещала, попросив их о том же. Не совсем понимала, чем она может на события повлиять, но и спорить же не о чем. Да и Виталя просил ее о том же постоянно.
Муж, вообще, кажется, с удовольствием запер бы ее дома. Почему-то Витале казалось, что именно сидение дома спасет ее от волнений и переживаний.
— Да я с ума сойду тут, Виталь! — пыталась втолковать ему Таня. — Так хоть немного отвлекаюсь, пока работаю.
— Дима отправил Лизу в безопасное место, — огорошил ее Виталий в ответ. Сумрачно глянул исподлобья, вертя при этом сигарету пальцах. — Может, и тебе стоит…
— Я не уеду от тебя, Виталь, — севшим голосом прохрипела Таня.
Ей по-настоящему страшно стало в этот момент. За него, за них.
— Не прогоняй, не отправляй, пожалуйста, — вцепилась в его руку своими дрожащими пальцами. — Ты же знаешь, как нас обоих ломает, как плохо… Лиза — ладно, она беременна, ей опасней. А мы… Я… Не могу, Виталь. Давай вместе, чтобы там ни было, пожалуйста! — голос таким ужасным стал, плаксивым и хриплым, словно она умоляла.
Хотя, так и было же. Не представляла сейчас, как сможет его оставить? Как раньше могла? Не выдержит же без Витали и дня, умом двинется. А он хмурится так, что ей еще страшнее внутри. Не его боится, а что не послушает ее доводов.