Весь огромный, мощный, жесткий. Сильный. Обхватил уже двумя руками, потянул вверх, вынудив привстать на носочки. Окружил собой.
Вдох. Выдох. Отрывистый довольный полустон.
Его? Ее? Таня не разбирала. Бахнуло в голову, полыхнуло, достало тем огнем, что грудь давил. Ослепило. Вынырнула, оторвалась от его рта, хватая воздух. Не могла дышать. Пыталась хоть о чем-то вспомнить.
А Виталий не пустил, вновь на себя дернул, перехватил затылок рукой. Опять набросился на губы: давил, втягивал, языком в рот ворвался.
И по-новой полыхнуло. Рвануло жаром от него к ней. От нее к Виталию. Теперь всю ее разом обожгло. Заколотило, будто она впервые в жизни целовалась. Да еще как!
Сдалась, закрыла веки, полностью отдавшись этому поцелую. И не утерпела, не сумела выдержать показанное безразличие. Сама к нему дернулась. Потянулась вперед, забыв о чае в руке.
Стакан упал.
Без разницы снова. Крышка спасла их от брызг, а все остальное… Все сгорело в этом огне. Она сама обняла его шею. Пальцы давили на его затылок. Цеплялись за коротко стриженные волосы. Забыла о своей сдержанности. Об отстраненности, о разумном отношении. Что не знает ничего о нем. Все из головы выветрилось.
Через пару секунд оторвался от губ. Но не дал воли. Обоих трясло от напряжения. Она чувствовала дрожь его тела, мышц. Жар, которым Виталий горел. Такой же сильный, как и ее собственный.
Сама жадно ловила воздух пекущими, натертыми губами.
— Ни фига себе… — Виталий уткнулся лбом в ее макушку. — Вот это зажигалочка…
Его дыхание было глубоким и частым. Сиплым. Они точно оказывали друг на друга одинаковое влияние.
Вдруг поняла, что взлохмаченные волосы уже потеряли форму и пряди намотаны на кулак Виталия. Держал крепко. Без боли. Так… Надежно просто. На сантиметр от себя не отпускал.
А в самой голове все еще ничего не было. Только гулкая, горячая пустота. И гаснущие искры этого костра. В груди пекло, и она пыталась нахвататься воздуха, запастись.
— Убила. Прямо в сердце. Меня насквозь прожгло, Таня. — Он ухмыльнулся, заглянув ей в глаза. — Я сейчас тебя за угол затяну. Не утерплю. Хр** с ним, с ужином. Потом нагоним. — Полушутя (или не так уж в шутку?), ухмыльнулся он.
Придавил ее губы большим пальцем. Потер. Словно не мог оставить в покое рот Тани.
Но ее сейчас другое обеспокоило:
— Нельзя за угол, — прохрипела она. И сама испугалась своего голоса. Словно это она пол пачки выкурила разом, а не Виталий страдал вредной привычкой. — Там окна ординаторской. И операционная. Весь персонал соберется…
Тут Виталий оторвался от ее лба, заломил бровь, продолжая пристально глядеть в глаза, и рассмеялся:
— Значит, проблема только в месте, Зажигалочка моя? Сам вариант устраивает?
Вот тут до Тани дошло все: что они на крыльце клиники, что при желании, на них и так могут все пялиться, что она тут только что едва сексом не занялась с человеком, которого сутки знала. Или их поцелуй уже можно списать на интим? Уж слишком он вышел жарким. Вообще бесконтрольным. Заставившим ее ощутить себя перед ним голой и распахнутой. И все еще пылающей.
Вот это ее гормоны шандарахнули. Наверняка из-за того, что она давно себе воли не давала. Не иначе.
Виталий ухмыльнулся так, будто копался в ее голове и все мысли видел кристально ясно.
— Не думай много, — посоветовал он, прижавшись опять к ее рту.
Так же горячо. На секунду. Жаль. Мало. Таня поняла, что за ним потянулась.
— Поехали, поужинаем, — не прекратив ее обнимать, не предложил, а подвел черту Виталий.
Тут Таня дернулась. Не опомнилась, но спохватилась немного.
— Я не могу. У меня смена…
— Окончилась почти четыре часа назад, — с той же ухмылкой закончил он за нее. — Я уточнил. Не отвертишься, Зажигалочка. Не теперь. И, вообще, ты же врач, подумай о моем здоровье: я с утра не ел ничего, кроме кофе и никотина. Где твое сострадание?
— Врач должен быть жестким и уметь сделать пациенту больно, чтобы потом ему стало хорошо, — отрезала она в ответ.
Но не выдержала, рассмеялась под этим бесшабашно-наглым взглядом. Все еще прижатая к нему, кстати. Ощущая всего Виталия. Напряженного и мощного. И на ее попытки отступить, никто внимания не обращал.
— И вообще, я животных лечу, а не людей. И на собаку ты не тянешь. Решили уже, — “напомнила” она.
— А на тритона? — его нахальство ничуть не поубавилось от страсти, горевшей в глазах Виталия.
Таня не удержалась, снова рассмеялась. И посмотрела на разлившийся под их ногами свой чай. Жалко, вкусный был.
— Ну и ладно, не хватало еще, чтоб ты тритонов так целовала, — передернул он плечами. Поймал ее взгляд. — Не парься, Зажигалочка, я купил еще заготовок для этого чая. Пять штук. Только кипятком залить. В машине лежат. Поехали куда-то. Жрать охота.
Она скривилась, глянув на него с некоторым сомнением. Резануло по ушам. Таня уже замечала это в нем, хоть и не было особо времени для наблюдений. Словно два разных человека. Или две стороны одной медали. Совсем разные.
Она его вообще не знает.
— Это не грубость, — бесшабашно махнул рукой Виталий, заметив ее реакцию. — Это характеристика степени моего голода, всего лишь. И я все еще верю, что сердце у тебя доброе. Ты не покинешь меня в беде и не дашь умереть от голода. Заодно узнаешь лучше на собственном опыте.
И она сдалась. Наверное потому, что этот поцелуй произвел на нее все же потрясающее впечатление. Впервые за всю ее жизнь Таню так перетрясло от одного лишь поцелуя. И сказать, что Виталий интерес не вызвал, было бы ложью. А как его лучше узнать, если избегать? Никак. Вот и согласилась на ужин.