После чего поднялся и пошел в сторону низкого подоконника, открыл створку окна. Щелкнул зажигалкой, прикуривая. Он, судя по всему, встал некоторое время назад, на тумбочке около кровати стояла ее чашка с горячи чаем. Свой кофе Виталия прихватил вместе с сигаретами. Видимо, спускался уже на кухню. Что ее порадовало, что он жевал кусок ее пирога, оставшегося со вчера, поочередно с затяжками. Мелочь, а приятно. Понравилось ему.
Таня вздохнула, укрылась сильнее, ощутив, как холодный ноябрьский воздух потянул по плечам. Но все-таки повернулась в сторону Виталия, села повыше, упираясь к подушку.
— А что ты знать хочешь? — без особого энтузиазма спросила она.
— Ты шутишь? — Виталий вздернул бровь. Выдохнул дым и сделал глоток кофе. — Бросаешься такими словами, а потом спрашиваешь, что я знать хочу? Все, Зажигалочка. Можно с самого рождения. И до его смерти.
Таня снова глубоко и протяжно выдохнула. Взяла чашку с облепиховым чаем. Сейчас, когда похолодало, он казался ей особенно вкусным из-за добавления меда и специй.
— Не думаю, что все началось с рождения. Скорее, в подростковом возрасте. Да я и не знаю точно, Виталь, сама тогда еще была не особо взрослая и не все понимала, когда Женька впервые в плохую компанию попал. Вроде бы с наркотиками связался. Он старше меня на шесть лет был, и мы не то, чтобы много общались или имели общие темы для разговора в том возрасте. — Она сделала глоток невероятно «весело-желтого» чая, надеясь, что это поможет продержаться. — Тогда его Михаил сумел, вроде бы, вытащить. Я рассказывала. Тоже не знаю, как именно. Со мной этого не обсуждали, как ты понимаешь, — она пожала плечами.
Виталий молчал, не комментируя. Только глядя все с тем же настоятельным требованием продолжать рассказ. И курил. Пирог уже доел, так что кофе запивал сигарету.
— А потом у мамы с Михаилом завертелось, тянулось непонятное пару лет. И… Женька снова в отрыв пошел. Только, как я понимала, уже дело было не просто в плохой компании. Он с реальным криминалом связался. И снова наркотики. Однако теперь торговал ими. И в кражах участвовал. Мы сначала не понимали: матери не до того было, а я не могла сопоставить «два плюс два», не особо задумывалась, откуда в его комнате: то какой-то непонятный музыкальный центр появлялся, а потом исчезал, то какие-то дубленки, шубы. Но Женя говорил нам, что вроде где-то работает, а я же подросток, не особо знала, что и сколько стоит, и какие деньги на СТО можно заработать, про которое он нам рассказывал. И с подарками я так… Ты не злись, Виталь — не ты виноват, что я вечно отказываюсь. — Она вздохнула и бросила в его сторону виноватый взгляд. — Просто мне украшения — только брат и дарил. То цепочку принесет, то сережки. Маму больше интересовало, чтоб накормлены и одеты были, чтоб учились хорошо. А мне это так круто казалось, и приятно, что брат балует. Не знала, что неоткуда ему денег на такое взять.
Таня протянула руку и начала вертеть цепочку. Нелегко ей было в ней заснуть, с непривычки. Будто душили ее звенья. Но чтоб не обидеть любимого — не снимала на ночь.
— А однажды — украшения золотые нашла у Жени в комнате, горстями прям. Искала кассету послушать… Тогда пошла к маме. Мне уже около пятнадцати было, и подозрения появились.
Таня откинула голову назад, опустив затылок на подушку. Пристроила чашку с чаем на животе. Зябко стало и гадко. И вспоминать не особо хотелось. Но ведь было такое в ее прошлом, и ничего от ее желания не исчезнет. А Таня обещала любимому рассказать.
— Мама… Она не сразу поверила. Не то, чтобы обозвала меня лгуньей, нет. Просто ей не хотелось верить, как мне сейчас кажется. Она, вроде как, и так себя все время перед нами виноватой чувствовала, что с Михаилом эти отношения начались, и на нас времени меньше, и урывками, а мы — и до этого без отца. Особенно Женька. К тому же, брат вообще был против Миши, по вполне понятным причинам. На дух его не выносил. Но боялся. При нем — смирно себя вел или вообще в доме не появлялся. А так… Раньше я любила брата. В детстве. — Таня грустно хмыкнула, продолжая рассматривать свой чай. — А тогда — уже боялась, и даже рада была, когда он пропадал на несколько дней или недель.
Таня сдела еще глоток. Виталий прикурил новую сигарету от дотлевающей.
— Так пару лет продолжалось. Они с ним говорить пытались, контролировали, как могли. Он клялся, что завязал. А потом их арестовали. И Женю, и еще несколько человек, с которыми он… работал. Суд был. Михаил пытался помочь, хотя и не одобрял попытки матери вытащить Женьку любой ценой. Но сумел ради нее, как-то уломал своих знакомых и бывших сослуживцев — Женьке дали меньше всего. Три года, да и то, с возможностью досрочного. Он, вроде как, шел просто водителем по обвинению или типа этого. Не помню. Сел, в общем. Знаешь, нам как-то даже проще стало, всем, — Таня до сих пор вину испытывала. И сейчас внутри резануло.
Глянула на Виталия исподлобья, отставила чай. Не хотелось уже.
И Казак, как это часто случалось, уловил напряженность и боль, которые она испытывала в этот момент. Отложил недокуренную сигарету, встал с подоконника и вернулся в кровать. Лег рядом с Таней. Обхватил двумя руками. Словно силу свою ей отдавал. Это было так кстати, даже если он не понимал. Таня к самому болезненному для нее приближалась.
— И как, вышел досрочно? — поинтересовался Виталий.
— Нет, — Таня покачала головой. — Отсидел весь срок. Вышел. Какое-то время нам всем даже казалось, что изменился. Мать с Михаилом уже расписалась к тому времени, я в институт поступила. Второй курс заканчивала. Женька устроился на работу. Миша помог. Брат ему, даже, вроде как благодарен был за то, что помог тогда, на суде. Поспокойней казался. Вменяемым. Но я его все равно боялась уже. Не знаю. Другим он вернулся. Это как-то ощущалось. Словно просто научился прятать это все лучше, что думал, что в голове и душе крутилось. Недолго с нами пожил. Потом снял квартиру. Но в гости приходил часто. Не знаю я…