Сказала, что успокоилась. Вняла, вроде бы, доводам Виталия. И больше не возвращалась к теме этих бумаг и конторы Костенко. “Бывшей” конторы Костенко, вернее.
А вот проснулась ночью, и поняла, что мысли не улеглись. Взбудоражены, как пчелиный рой. Носятся в голове, теребят душу. Нехорошие мысли. Тяжелые какие-то. И воспоминания про брата и тот суд. Понятно, конечно, подняло это все с дна сознания муть.
Но и другие мысли, о которых до этого момента не думала. Вот как-то так все сложилось, сопоставилось у нее в голове… Еще в полусне, до полного пробуждения. Эти бумаги, дела, встречи, рассказы и объяснения Виталия… И манеры его иногда, и какие-то несоответствия, которые с первого дня ощущала… Щелкнуло так, что аж дурно стало. Вот и проснулась.
Подумала. Хмыкнула мысленно, понимая, что это, скорее, нечто, сродни ночному кошмару. Суматошная переработка всех мыслей и событий предыдущего дня в ее сознании… Но все-таки, не успокоилась же. Не смогла унять непонятную тревогу, зародившуюся где-то в горле. Так, что сглотнуть стало сложно. И сама себе не могла этого объяснить.
Ну с чего такая глупость в голову лезет? Она с Виталием почти полгода живет. День в день. Спит и просыпается с этим человеком. И в самых разных ситуациях его видела. Так откуда эти сомнения и страх? Глупость же…
И в тоже время, странные мысли, что по факту, ничего она о его делах, тех, которые не касаются автосалона — и не знает. И партнеров никогда не видела. И, вообще, странно все так, как-то, кажется. И с вложением денег в эту адвокатскую контору…
Гнала из головы эти мысли.
Пришла на кухню, включила чайник. Развела себе чай. Тот же, облепиховый. Виталий никогда не забывал ей купить прозапас. Уже особо не таилась, спальня далеко, в другом конце дома, не разбудит Виталия. И все косилась на экран мобильного, помешивая чай.
Дорогой смартфон, престижный очень. Подарок Виталия на Новый год.
Раз экран включила. Время посмотреть.
Три часа пятнадцать минут ночи.
Второй раз через несколько секунд — поняла, что не запомнила время. Мысли далеко, будто не в ее голове, а в другом месте, за семьсот километров отсюда.
В столице…
И стыдно из-за этого, прямо вина какая-то перед Виталием нахлынула, заставляя пальцы дрожать. И глупо же. Неудобно. Три часа ночи. Все спят. А она от дурости этой избавиться не может.
Отложила телефон. Ухватилась двумя руками за чашку, грея озябшие пальцы.
Дождь все шелестит за окнами. И деревья качаются от ветра. Ну и зима…
Схватила опять мобильный, почти не задумываясь, что делает. И не позвонила, нет. Открыла сообщения, выбрала контакт, и как-то судорожно барабаня пальцами по сенсорному экрану, промазывая и с ошибками, которые то и дело исправляла, набрала:
“Привет. Можешь узнать мне все про Виталия Филатова? Его еще Казаком называют.”
И, не позволяя себе передумать, резко нажала на иконку “отправить”, отослала сообщение отчиму.
Глупо! Глупо! Глупо…
И стыдно снова. Что она выдумывает? Что творит? Ради чего ночью Мише сообщения строчит? Из-за сна, в котором смешались страхи и истерика? Потому что устала и ее на работе достали так, что она мыслит нерационально? Тем более, что вообще родным не говорила особо о своих отношениях с Виталием. Почему-то не хотелось на их суд это выносить. Так, упоминала, что познакомилась с мужчиной, и он сумел ее сразить, убедил встречаться, но в подробности не вдавалась. Мать и отчим даже радовались за нее. Грозились приехать и она обещала познакомить их.
А теперь что? Что за дурость, просить бывшего сотрудника СБУ проверить по своим каналам мужчину, которого любишь? Как это Мише потом объяснить, когда знакомить их будет?
Таня рассердилась на себя и отложила телефон. Снова обхватила чашку с чаем. Поднесла к губам, подула, собираясь сделать глоток. И не успела…
Телефон включился, но не значком сообщения, а замигал фотографией отчима, которая стояла на контакте Михаила, показывая вызов.
Таня схватила мобильный, не сразу сообразив, что он на виброзвонке и все равно не разбудит Виталю. Плеснула чаем на руку, обожглась. Чертыхнулась и ответила на вызов.
— Миша, прости! — ощущая себя ужасно виноватой и сгорая от стыда, принялась тараторить в трубку, одновременно размахивая рукой, чтобы ослабить жжение. — Я не хотела тебя разбудить. И, вообще, глупость это, не обращай внимания… Так, всякий бред лезет в голову от усталости…
— Танечка, — Михаил умел прервать и успокоить ее одновременно. Одним словом. Недаром в органах служил, да и сейчас не простыми делами занимался. — Я не спал, не тарахти. Дело есть, думал над ним. Тут твое сообщение…
— Не обращай внимания, — снова начала извиняться она. А рука печет, черт! — Правда, глупости. У тебя и так работы куча, а тут еще я. Не трать на это время, не нужна мне информация..
— Тань! — снова окликнул ее отчим. — Дочка, помолчи.
И она умолкла. Почему-то сразу поняла, по голосу, что ничего хорошего сейчас не услышит. И не удивилась. Миша ее, и правда, наравне со своими родными дочерьми любил. Она это знала.
— Танюша, я тебе серьезно сказать хочу, потому и позвонил, как только прочел: чтобы от тебя этот человек не хотел — избегай его. Вообще ни на какие контакты или переговоры с ним не иди. Ясно? Он что, к клинике вашей присмотрелся? Владельцев прижал?
Комок в горле стал размером с апельсин. А руку как-то отпустило. Странно…
— Миш, ты что? Ты успел про него что-то посмотреть уже? — шепотом спросила Таня, не до конца еще понимая разумом, зато очень хорошо улавливая подсознательно, что значат предупреждения и слова отчима.