Жить с этим всем было слишком тяжело. А Таня, как последняя дура, еще и его сигареты нюхала, чтобы хоть как-то почувствовать запах Казака. Хоть что-то родное и похожее. А ведь раньше сигаретный дым ненавидела.
И ревела ночами. Полгода — как сон. Как сказка или мечта, рассыпавшаяся при столкновении с реальностью.
Февраль подходил к концу, а она ни холода, ни влажности не замечала. Погоды не видела. Одевалась как-то бестолково. Тем более, что большая часть ее вещей у Виталия и осталась. Он ей их не прислал. Да и Таня никак не могла себя заставить позвонить ему, чтобы решить эту проблему. Натягивала на себя какие-то старые футболки, сверху укутываясь потрепанным свитерами, отложенными, чтобы отдать волонтерам и в приюты. Без разницы стало. Все собиралась в магазины поехать, и забывала, не находила времени. Ведь такая занятая-занятая, что «в гору» не глянуть… Сидит и смотрит в стену пустым взглядом вечерами.
Еще и на работе проблем ей добавилось. Только теперь другой полярности. Вадим, наверное, понял, что у Тани что-то разладилось в личной жизни. Детектив, прям. И его словно подменили. Начал извиняться, искать повод зайти к ней, поговорить, проконсультироваться по каким-то, совсем уж смехотворным случаям, словно не видел, что Таня и так, едва в состоянии работать. Она уже даже про вежливость забыла, и откровенно попросила Вадима оставить ее в покое. Он, вроде бы, услышал, и к сведению принял, но все равно как-то рядом постоянно маячил, прохода не давал. То кофе принесет, то просто поговорить, вроде бы, явится… Иногда Тане хотелось наброситься на него с кулаками, чтоб отстал.
А кофе она пила. Не тот, что Вадим приносил. Сама ходила на кухню и готовила. В клинике имелась кофемашина. Таня ею ранее очень редко пользовалась. А теперь каждый день приходилось. Правда, потом качало, и голова болела, даже «водило» немного, но и без кофе она не выдерживала рабочие дни, тем более, если выпадало ночное дежурство… Такое непривычное уже и пустое без Витали рядом.
И мысли. Мысли которые ее преследовали, ломая и разрушая. Заставляя сердце кровоточить. Эти мысли кофе не прогонял, они были с нею днем и ночью. Глупо и по-дурному. Сама же сказала ему, чтобы уходил, сама отказалась от Виталия. А теперь, как самая последняя дура, думала о том, что он делает, как живет все эти дни? Вспоминает ли о ней или послал подальше в своей голове, обидевшись? А еще о том, с кем он: один или… Таня очень ясно все это время помнила, как именно реагировали женщины на Виталия. Даже рядом с ним всегда ревновала, хотя, ради честности, стоило признать, что он никогда не давал повода и не унижал ее, демонстрируя интерес к другим женщинам. Но она-то видела, как те, другие, на него смотрят, и это ее нервировало. Впрочем, тогда успокаивало то, что и сам Виталий с подобной же жадностью относился к Тане. А сейчас она просто мучилась от этого безумного вороха эмоций и мыслей, которые распирали голову: от ревности, от тоски, от угрызений совести, что страдает по такому человеку…
— Я могу идти или что-то еще нужно сделать, Виталий Сергеевич?
Он медленно отвернулся от окна, в котором бессмысленно рассматривал сквозь дождь темноту и вечерние огни города. В пепельнице на столе тлела позабытая сигарета. Последний вечер февраля заканчивался. А он снова на работе над контрактами новыми парится. Днем некогда было делами заниматься, к Диме мотался, в прошении об амнистии наметился сдвиг в нужную им сторону. А потом эти переговоры с банком, который захотел стать их эксклюзивным партнером. Новые варианты развития обговаривали… Устал, как черт.
Отставил бокал, из которого едва отпил виски, и наконец-таки глянул на секретаршу. Мария стояла посреди кабинета и ждала от него ответа. И не скажешь по виду, что особо торопится, хотя из-за его встречи с адвокатами будущих партнеров, задержалась в офисе часа на два дольше положенного срока. И ничего вон, стоит с таким выражением на лице, будто еще и всю ночь готова работать, причем, с воодушевлением.
Хотя, почему «будто»? Казак вот, ни капли даже не сомневался, что вели он сейчас остаться, она и бровью не поведет. И разденется, если он скажет, и в позу такую станет, какую он захочет. И даже на коленях отсосет без единого возражения. Со всем рвением, на которое способна. Еще и стонать будет так, будто ей это в кайф, даже если он тупо оттр***ет ее в рот, ни о чем не парясь. Любой каприз. Прямо идеальный секретарь. Стоит и смотрит, всем видом себя предлагая и не подгоняя с решением. Докумекала после этих его встреч, что будет расширение офиса? Хочет повышения, надоело в приемной дефилировать?
Все еще не отвечая, он снова взял бокал и снова отпил глоток. Лед растаял давно. Наливал еще, когда адвокаты сидели. Себе и им, для создания «доверительной атмосферы». А теперь ничего не позвякивало о стекло. Только ровные золотистые капли на стенках, когда он зачем-то бокал взбалтывал, и блики от лампы в напитке.
Внизу его ждет водитель. В офисе, наверняка, никого не осталось, кроме охраны. И Марии, все еще торчащей посреди кабинета и настойчиво транслирующей свою готовность «сделать для босса все, и даже больше». Юбка в облипку на круглом, чего уж там, аппетитном заде, блуза на три пуговицы не застегнута от шеи. И торчащая в этой пройме грудь. Тоже такая, зачетная. Не маленькая. Губы в пол лица, накрашены. Взять и опрокинуть ее на стол? Задрать юбку, даже не раздевая. Расслабиться, не парясь? Или вон, на диване…
Светло-коричневая кожа, мягкие подлокотники…
«Я там спать не смогу, Бог знает, что ты на том диване делал и с кем, из этих расфуфыренных девок… Ни хр*на я там с ними не делал, вырос давно…»