Дурман - Страница 73

Тут до нее полностью дошел смысл его фразы про кофе. Да и значение факта всех этих вещей на столе. Таня подняла колени на табурет, снова натянув на них свою старую футболку. Обхватила ледяными пальцами чашку с уютным желтым чаем.

Стало зябко.

Или это из-за открытой форточки?

— Виталь, — протянула как-то неуверенно и жалобно.

Не знала, как сказать, как заговорить… Не прогоняла же его вечером… И все же. Ничего не решили… Так непросто. Невыносимо и тяжело.

Он снова глянул на нее исподлобья. Оторвался от поисков. И взгляд, как плита, тяжелый, давящий на ее волю.

— Мы же не решили ничего. И все — на том же месте. Ничего же не поменялось…

— Разбирайся со своими тараканами сама, — прервав ее лепет, Виталий выдохнул дым в ее сторону, стряхнул пепел в тарелку. — Я все для себя решил. Ты — моя женщина. Все. Точка. Для меня все понятно и ясно.

И тут, похоже, он, наконец-то нашел искомое, нащупав, вытащил из кармана ожерелье.

— Вот, держи, — и украшение бросил на стол около нее. — Забыла, — ухмыльнулся.

Отложил пальто прямо на пол. Вновь отпил кофе и затянулся.

А она, растерянная и сбитая с толку, не понимающая, как он может все так перекручивать и отметать существование огромных проблем, вдруг психанула.

— Я не просто так это все тебе отправила! — раздраженно огрызнулась Таня. — Виталь, ну невозможно так. Ты решил! А я? Ты понимаешь, что я не могу просто закрыть глаза…

— Очень даже могла ночью, — грубо отрезал он. — Ни одного слова против не услышал, Танечка. «Мой», даже, кричала.

Не в бровь, а в глаз. Он знал все ее слабые места. И куда бить, чтоб точнее и наверняка.

Таня уперла локти в стол и закрыла лицо ладонями. Что тут сказать? Да. Было. Сама кричала, что он ее, и чтоб не смел по другим женщинам шастать… И чувствовала это все.

Не зная, что ему ответить и как объяснить, Таня вместо этого скосила глаза на стол. Сделала глоток чая. Боже! Как же хорошо… И как больно. Ну как так можно одновременно?

— Я так боялась, что что-то повредится. И колье это… Страшно было, что потеряют, сломают, украдут. А ты — взял и бросил. В кармане принес…

Не с упреком, нет. Скорее растерянно.

Виталий зло рассмеялся. Грубо даже. Прикурил вторую сигарету от первой. Протянул руку и небрежно подцепил колье, вскинул кулак, словно рассматривал украшение в тусклом свете пасмурного утра. Цепочка закачалась, едва вися на его пальцах. Колечки звякнули.

— Да мне по х*ру, Танечка. Вся ценность этой цацки в том, что на тебе была. Что ты ее носила.

Таня зажмурилась. Почему-то больно было смотреть на его выражение лица. На эти руки, которые обожала, целовала каждый палец ночью, каждую полоску вены на запястье. И глаза Витали… Так ею любимые. Такие злые и обиженные сейчас…

— Ты же понимаешь, что я не могу опять это взять, Виталь? — как-то жалобно, наверное, из-за того, что голос охрип, прошептала Таня. — Ни это колье, ни карту, ни телефон. Ни ключи. И кофемашину…

— Не надо оно тебе? — Виталя прервал ее, в который раз за утро. Вновь потряс цепочкой над столом. — Ну и на фиг! Новую купим…

Резко повернулся и…

— Стой!! — заорала своим осипшим горлом. Даже больно стало.

Таня повисла на его руке, ощущая, как начинает колотиться сердце в горле.

И как только глаза додумалась открыть? Не успела бы иначе. Крепко держала, не пуская, не позволяя Виталию выбросить колье в открытую форточку. А ведь уже замахнулся. Совершенно серьезно. По глазам видела, что не шутит, и не «на слабо» ее берет. Потому что она его задела. Не специально, вроде, о другом говоря. А в самое больное место.

— Дай, Виталь. Оно мне надо…

А рука у него напряженная, не сдвинуть с места, как не пытается. Хоть и всем телом повисла на ней, растянувшись над столом. И сам весь, словно каменный. Желваки на щеках ходят. Дыхание резкое. Сигарета в зубах дымится. Забыл про нее? Не замечает уже, что пепел на стол сыпется? Но и Тане сейчас все равно.

— Что, Танюш? Передумала? — иронично и зло. — Захотела назад цацку? — сквозь зубы.

Второй рукой вынул-таки сигарету изо рта. Отложил на тарелку, куда раньше пепел стряхивал. А кулак с колье так и не отпускает. Вот-вот кинет. Видно же, что не шутит. Злой, как черт. И смотрит так же холодно, с сарказмом.

— Нет, — Таня покачала головой. Наклонилась и прижалась лбом к его плечу. — Я твой подарок назад хочу. Мой подарок…

Поцеловала в шею легко. Погладила ладонью его кулак, по пальцам, запястью, пытаясь добраться до сжатой ладони. Не трогала цепочку. Только его кожу. А глаза печет, слезы наворачиваются. Хорошо, что не видит он. Потому что Таня сдержать не может, ощущает, как они с ресниц на щеки скатываются. А она невозмутимый тон пытается держать. И целует его шею, плечо, ключицу…

Висела, лежала на нем почти.

Помнила, сколько это для него тогда значило.

Не могла.

Несмотря на все, что узнала теперь о Казаке. Не в состоянии так поступить. Все равно, что по его вскрытой грудной клетке ногами пройтись. Прямо по сердцу. Слишком сильно любила этого мужчину, чтобы так…

— Отдай, Виталь, — попросила, пытаясь скрыть, как голос слезами дрожит. — Мое же. Сам подарил…

Втуне все старания. Шмыгнула. Слезы ему на плечо скатились. По ее губам, по подбородку.

Он вздрогнул, словно до этого «отключился». А теперь, как в себя пришел.

Выругался. Тяжело. Грубо.

Обхватил ее второй рукой за плечи, сжал затылок, притиснув к своему плечу, шее — лицо Тани. Не сдвинуться, не пошевелится. Только и остается: шмыгать носом и гладить его второй кулак. Но Казаку и этого мало. Надавил на шею, потянул несильно за волосы. Заставил-таки угол стола обойти и на свои колени усадил. Все еще не пустил затылок, обездвижил теперь.