Дурман - Страница 106

106

А Таня это — словно нюхом чует, ходит мрачнее тучи. Уже и не спрашивает ничего, и обнимает до дрожи, вроде, целует, словно дышит им. А только и Виталя чувствует, что оба на взводе. И по краю, на нерве ходят. Телепает. Он это в ней ощущает, а она — в нем. И тайны его — просекла. А от того, по ходу, только грустнее становится.

— Таня, да пошли ты на фиг свои закидоны! — не выдержал Казак однажды утром, глядя в ее запавшие глаза.

У него самым реальным образом внутренности наизнанку выворачивало, когда такую тоску в Танюше своей ощущал. Удавиться хотелось. И сигареты горечь эту не перебивали.

— Ведь обоим же легче станет, Танечка, — обнял ее щеку, притянул так, чтоб она ему в плечо уткнулась. — Зачем так маяться, свет мой ясный? Ведь не так и сложно, другие же могут…

Таня, до этого просто молча поддающаяся его объятиям и прикосновениям, вскинулась и как-то так глянуло на него, что Виталя сам понял — зря разговор завел. Вот, не то ляпнул что-то, однозначно.

— А что, сравниваешь уже, Виталь, сговорчивей нашел? Разочаровался в выборе? — и не сказать, что с претензией, скорее опустошенно поинтересовалась она.

Но так, как-то, что Виталя вздрогнул. Понял и прочувствовал, что ей по душе, как ножом полоснул, своими словами.

— Твою налево, Таня!

Дернул к себе, не позволяя отстраниться. Обхватил двумя руками уже, чтоб ближе к нему. А Таня — как ледышка в его руках. Замерла, и не поддается. И холод ощущается кожей.

— Да не о том же говорю! Не нужен мне никто, кроме тебя, хоть и упрямая, как три черта! — зарылся лицом в ее пряди.

— И все-таки, раньше не сравнивал, — вроде и улыбнулась, но так грустно, что матюкнуться захотелось.

— Тань, — не пустил, когда она начала высвобождаться из его рук. — Да, не сравниваю я!

Но она все равно пыталась отстраниться и, в конце концов, ему пришлось ее отпустить.

— Сложно со мной тебе, любимый, да? Прости, — отвернувшись, Таня отошла к шкафу.

И начала шмотки перебирать, словно бы выбор в одежде перед ней стоял охре**ть, какой большой. А ведь он сам ей всего два свитера привез, да джинсы. Чтобы держать «на коротком поводке». И не в чем там было колупаться с таким занятым видом!

Все-таки ругнувшись, физически ощущая тяжелую и паскудную то ли вину, то ли обиду, Виталий вышел на балкон, достав сигареты. И понимал, вроде, умом, из-за чего она насупилась: заикнись Таня о том, что «кто-то, где-то там, жил бы иначе, чем он…» разнес бы полдома от ревности и ярости, от страха, что она на других смотрит… И на нее бы обиделся. Но и сейчас, бл**ь! Ему же, тоже, не в кайф, что она его принять до конца не может. По двойным стандартам живет Казак, выходит? Ему можно, а ей — нет?

Не знал. И умом многое понимал, вроде, а душу все равно разъедало. И за себя, и за нее. И как это решать, а главное, когда? Где сейчас время на эти заскоки взять — х**н знает!

Так и уехал, не поговорив больше толком, и затылком чувствовал, как между ними эта обида расплескивается, отдаляя.

Хотел вечером приехать, как-то искупить, задобрить Таню, но Батя решил прошвырнуться по объектам, с пацанами побазарить, и Виталя не мог его не сопровождать. А потом Дима попросил дом его по-тихому подготовить: охрану наладить и по сменам пацанов расставить, в принципе, хату в порядок привести, может, подрихтовать там что-то по мелочи, потому что собирался после приема у губернатора и сам туда перебираться, и Лизу с собой привезти. И Казак застрял на два дня, потому что Бате, и без бытовухи, было чем заниматься, хватало интриг и подводных течений. А когда, вроде, просветлело немного, и он написал Тане, что приедет — оказалось, что у нее дежурство. И да, Виталя помнил, что она его «настоятельно» попросила не появляться больше в клинике после того кипиша. Вроде и понятно все, и на звонки отвечала, и сообщения писала, а все тот же холодок прямо-таки веял. Хотя, может тут ее задело больше, что он столько времени теперь на другие обязанности тратил? Таня знала, что Калиненко вышел. Казак ей сказал, и старался хоть как-то чего-то рассказать, помня о ее упреках, что он с ней ничем не делится. Но что тут расскажешь? Что он делал все эти дни? Ничего же из того, что любимой женщине говорить вслух стоило.

Так что Виталий, чувствуя себя паршиво и не у дел, сам вызвался поехать с Батей на прием, в качестве охраны, чем кого-то из парней гнать. Все равно, ему дома в потолок втыкать без Тани — радости особой нет.

Вообще, вечер тянулся муторно и нудно. Нет, Виталя, конечно, подергал Генку, прощупал «почву», проверил через него настроение и мысли парней. Но в остальном — полное ощущение себя не в том месте. И раздрай внутри, непонятное муторное ощущение, что тянет все бросить, и поехать туда, где действительно хочется быть. И, навряд ли, чтобы это было из-за пачки сигарет, которую Казак выкурил за три с небольшим часа.

И внутреннее напряжение в нем лишь нарастало. Собрались, поехали домой. Вроде тихо все, по плану. А Виталия на подрыве каком-то. Блин, четыре дня жену не видел! Еще и нота, на которой расстались…

Х*р его знает, о чем думал Гена, пропустив собаку, выскочившую на трассу, а ему самому, так точно не до дороги было. Плохо, конечно. Вообще паршиво. И в голове такие мысли дурные. Почему-то именно сейчас, может, из-за напряжения предыдущих дней и всего этого мандража, или из-за того, что глухая ночь и трасса, а может, из-за количества никотина, за последние часы шибанувшего по его мозгам — у Витали, как реальные, перед глазами встали картинки, как положат их здесь всех сейчас. Может скроют «концы в воду», а может и нет.

106