Дурман - Страница 87

Отпустил губы минут через пять. Но руки не разжал. Откинулся на спинку. Она снова улеглась на него.

— Пошли в отделение? — предложил тихо.

— Еще чуть-чуть можно? — попросила Таня.

Ей так хорошо было с ним рядом, и погода радовала, хоть и правда, прохладно…

— Ты замерз, да? — переполошилась, ведь так и сидит с голым торсом. И пусть ей это — в кайф, ему то некомфортно, наверное. — Тогда, пошли, конечно! И кофту…

Она начала барахтаться, пытаясь стянуть с себя одежду, а ведь все еще опутана тканью, как смирительной рубашкой.

Виталий коротко рассмеялся. И одним движением пресек эти ее попытки.

— Танюш, как рядом с тобой может быть холодно? — подмигнул, — Ты же моя Зажигалочка, хоть и бесишься, когда так говорю, но правда же. Я рядом с тобой всегда в лихорадке, — прошептал ей тише, явно отвлекая.

Опять поцеловал, прошелся губами по лбу:

— Хочешь, посидим еще немного.

Она вздохнула, прижавшись к нему даже лицом, носом. Кожа Витали, и правда, казалась очень горячей. И это было здорово. Даже она согреваться начала. И расслабилась. Сама не заметила, как так на его руках и задремала.

Его так накрыло. С головой, просто. Выше макушки еще на метр, блин. После целого дня, полного безумного, бешеного напряжения, впервые попустило минуты три назад, когда понял, что Таня спокойно прикорнула у него на груди.

Так это правильно было, блин! Так «в точку», что у Витали аж в голове загудело и «поплыло», как после хорошей порции виски.

И это было очень кстати. То, что хоть какой-то релакс. Потому как, когда понял, что она в больнице, что весь день, пока он бесился и дозвониться до нее не мог, пока злился — жизнь Тани под угрозой была… Думал, двинется головой. Не выдержит, не осмыслит. Как и тот факт, что мог просто постфактум узнать, случись что, и никакие его гребанные бабки, никакие связи и возможности, ни х**а бы не стоили!

Взрыв мозга! Сердце, как в щебенку втоптано. Кровоточило, пока ее не схватил в свои руки, не прижал к себе.

А была шальная мысль, что не справится на таком подрыве, не доедет, крышу сорвет, устроит Бог знает что. Но к ней же мчался! Не мог себе никакой дури позволить, всю суть в кулак и педаль газа в пол, чтобы добраться скорее до Тани.

Сейчас — курорт, твою м**ь! Век бы так сидел. Не чувствовал холода, не врал. Зато Таня в его руках спит, и дыхание ее — на его груди. Так и должно быть. И, главное, не плачет уже.

Вот решит все сейчас с врачом, поговорит, выяснит, обсудит. Подлечат ее. И все, домой! Хватит дурью маяться! Надо будет, он и работать не даст, если это будет влиять на ее здоровье и психологическое состояние. Если Виталя правильно понял, у нее там на этой неделе такой гемор был, что на кой хр*н так свое здоровье гробить?! Ради чего? Вот уже, доработалась. Пора и расслабиться.

Наклонился, и осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал ее волосы.

Странно. Вообще неожиданно. И не врал, не думал о детях, не доводилось. Но и Танюше не соврал — реально давило сейчас в груди. Потому что с ней, с Зажигалочкой своей — хотел. Вот, правда, понял, что не против. Хочет, чтобы она была от него беременна. И чтобы родила их ребенка. И даже по фигу, кого именно. Не в этом фишка. Просто понял вдруг, что у него семья может быть. Настоящая. О которой и не думал никогда. Что-то только его, запредельно-бесценное, кровное, в плоти, в мышцах, в чертах лица. Их с Таней, общих.

От такого не откажется и не отмазаться. Он не хочет, и она согласна, по ходу. А для него это — как «манна небесная».

Сейчас — поманила его жизнь этим, и сразу в морду кулаком, нос в кровь, можно сказать. Чтоб помнил о том, из какой помойки вылез и не зарывался, знал свое место. И все же… Таня хочет. А ради этого он и жизни в морду плюнуть готов. Это главное. Что он для нее — достоин и необходим. Будет у них дите. Он этого вдруг с такой силой захотел, что самому дивно и немного страшно стало.

Почти как тогда, когда она неделю назад сама к нему приехала. Когда Виталя выдохся до конца, на полном нуле был. Лузером и лохом себя ощущал. Никому не нужным неудачником, который всю жизнь стены и двери головой выламывает, пробивает, а там — все новые и новые препятствия. А Таня приехала. И ощутила это, поняла. Но не отвернулась от его слабости и упадничества, не испытала отвращения, что раскис, как тряпка. Поддержала. Безоговорочно его и таким приняла. И от любви к нему не отказалась.

У Казака тогда очередной разрыв матрицы мира случился. Всю ночь переосмысливал и думал. Трясся над ней. Потому и сорвался утром, что ночью вдруг понял: он может, действительно может ради этой женщины даже интерес Бати в чем-то подвинуть. И по х**у на то, что она его жизнь принять до конца не может. Зато самого Казака, со всеми слабостями и психами, со всеми мозговыми завихрениями — любит и принимает. Понял это, и испугался. И свои страхи озвучил, приписав ей.

А сейчас… Это отошло на задний план. Не ставит Таня перед ним такого выбора. И он Димку не предаст, знает это точно. Никогда. А Таня дите хочет, и Казак только «за». И ей занятие, и ему… свое, родное, любящее его так же, как Таня любит, несмотря ни на что, просто за существование Витали.

ГЛАВА 22

Она провела в больнице несколько дней. Врач не была довольна ее состоянием из-за общего истощения и кровотечения. И сообщила об этом Виталию тем же вечером, когда он пришел выяснять ситуацию. Вот и решили ее «подлатать», как поделился после этого разговора Казак. Ясное дело, лежала она теперь в отдельной палате. И у Виталия были преференции на посещения в любое время дня и ночи.